It's us against the world
Внезапно на снейптейлс нашла начало своего фига, который писала года 4 назад. Выставлю, может, продолжу 
осторожно! очень осторожно!
Первое ощущение, которое я почувствовал, когда очнулся, - мягкость тополиного пуха под правой рукой.
К тополям у меня с детства сильная привязанность. У Дадли аллергия на тополиный пух, поэтому он не может к ним приблизится ближе, чем на десять футов, соответственно, не может и дальше меня преследовать. К тому же, тополя очень красивы. Как будто в серебристо-белой дымке. Они всегда у меня ассоциировались с магией.
Тополя был для меня символом добра. Чуда. Всей этой положительной и воодушевляющей хренотени.
Люблю тополя.
Один раз (мне было шесть лет почти, начало июня), убегая от Дадли и Ко, я залез на самый большой и самый старый тополь во всем Литтл-Уингинге. Он был на самом конце улицы Магнолий, на перекрестке с Липовой улицей.
Кстати, ни магнолии на улице Магнолий, ни липы на Липовой улице, ни тисы на Тисовой улицы отродясь не росли. Так, клены да реденькие березки. И тополи. Молоденькие, тоненькие, гибкие - они росли повсеместно. Дядя Вернон не успевал их срубать с Тисовой. Но этот тополь... Он был не такой.
Серая, цвета пепла, кора, светлеющая к верхушке. На ощупь как бархат. Листья с одной стороны малахитовые, с другой - отливают перламутром. Я запрокинул голову. Тополиный пух вился вокруг ствола, ветвей, которые были толще моих бедер, вокруг меня, вился, демонстративно наплевав на закон тяжести.
Лишь две вещи я могу сопоставить тому танцу тополиого пуха: снегопад и полет перьев под Левиосой.
На дереве я просидел около трех часов. Дадли, красный как рак из-за аллергии, не мог ко мне подойти, но его банда свободно околачивалась подо мной. Пирс Полкисс стал трясти дерево. Все быстренько к нему присоединились, и вот через десять минут нарисовалась прелестнейшая картина: "Мальчик-который-валяется-в-тополином-пухе". Потом мне попало от тети за что-то невообразимое в патлах и рваные джинсы, но это не важно. Тополиный пух тогда спас мне несколько костей.
В целом, это ощущение под рукой немного меня обнадежило.
Я попытался понять, целы ли мои конечности. Так, пошевелим правой ногой, теперь левой, теперь головой покрутим, руками... Обследование вывело с сотню синяков и ссадин и перелом левой ноги. И все это не открывая глаз!
Легкий ветерок коснулся кровоточащей царапины на щеке, и я поморщился. С сознанием ко мне вернулась и боль. Паршиво.
Тут я осознал, что вокруг меня неестественно тихо. Ни вам птичек щебетания, ни упрекающего голоса мадам Помфри, ничего. Разве что хруст веточек под чьими-то ногами.
- Я нашла его! Нашла! - вдруг услышал я знакомый голос близ меня.
Обрадовался. Но глаза открыть боялся.
- Он... Драко, он мертв!
Какого ж Мерлина?! Я абсолютно перестал понимать что-либо. Я жив, жив, только глаза боюсь открыть! И причем тут Малфой-младший? И чей этот голос? Явно не Гермиона или Джинни. Something is wrong here.
- Драко, Волдеморт мертв! - какой же странный голос. И стоп. Стоооп.
- Пэнс, где Поттер?
Все чудесатее и чудесатее. События прошлого дня постепенно выстраивались в логичную цепочку у меня в мозге.
Моргнул и приоткрыл веки.
И увидел карие глаза, смотрящие прямо в мои.
Вы знаете, какого цвета бывает очень крепкий кофе? Не черного, но очень близкого к черному. Такого холодного коричневого цвета я нигде, кроме кофе, не видел. Ну, до сегодняшнего дня и этих глаз.
- Жив, - шепнула Пэнси Паркинсон. Я попытался саркастично ухмыльнуться. Получилось жалко. Я видел отражение в ее глазах.
Отвести глаза от ее было трудно. Сложнее, чем превратить клубок шерсти в кошку. Сложнее, чем держать пламя в руке. Сложнее, чем выжить после укуса василиска. Сложнее, чем убить Волдеморта. Поверьте моему опыту, гораздо сложнее.
Но, черт возьми, я смог.
Справа надо мной склонился Малфой. Блондинистые волосы топорщатся сильно, но не как у меня. Правый висок разбит, из-за чего челка на этой стороне приобрела не самый приятный цвет.
- Как жизнь? - прохрипел я, поморщившись от того, насколько глупо прозвучал мой вопрос.
Драко смотрел на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица.
осторожно! очень осторожно!
Первое ощущение, которое я почувствовал, когда очнулся, - мягкость тополиного пуха под правой рукой.
К тополям у меня с детства сильная привязанность. У Дадли аллергия на тополиный пух, поэтому он не может к ним приблизится ближе, чем на десять футов, соответственно, не может и дальше меня преследовать. К тому же, тополя очень красивы. Как будто в серебристо-белой дымке. Они всегда у меня ассоциировались с магией.
Тополя был для меня символом добра. Чуда. Всей этой положительной и воодушевляющей хренотени.
Люблю тополя.
Один раз (мне было шесть лет почти, начало июня), убегая от Дадли и Ко, я залез на самый большой и самый старый тополь во всем Литтл-Уингинге. Он был на самом конце улицы Магнолий, на перекрестке с Липовой улицей.
Кстати, ни магнолии на улице Магнолий, ни липы на Липовой улице, ни тисы на Тисовой улицы отродясь не росли. Так, клены да реденькие березки. И тополи. Молоденькие, тоненькие, гибкие - они росли повсеместно. Дядя Вернон не успевал их срубать с Тисовой. Но этот тополь... Он был не такой.
Серая, цвета пепла, кора, светлеющая к верхушке. На ощупь как бархат. Листья с одной стороны малахитовые, с другой - отливают перламутром. Я запрокинул голову. Тополиный пух вился вокруг ствола, ветвей, которые были толще моих бедер, вокруг меня, вился, демонстративно наплевав на закон тяжести.
Лишь две вещи я могу сопоставить тому танцу тополиого пуха: снегопад и полет перьев под Левиосой.
На дереве я просидел около трех часов. Дадли, красный как рак из-за аллергии, не мог ко мне подойти, но его банда свободно околачивалась подо мной. Пирс Полкисс стал трясти дерево. Все быстренько к нему присоединились, и вот через десять минут нарисовалась прелестнейшая картина: "Мальчик-который-валяется-в-тополином-пухе". Потом мне попало от тети за что-то невообразимое в патлах и рваные джинсы, но это не важно. Тополиный пух тогда спас мне несколько костей.
В целом, это ощущение под рукой немного меня обнадежило.
Я попытался понять, целы ли мои конечности. Так, пошевелим правой ногой, теперь левой, теперь головой покрутим, руками... Обследование вывело с сотню синяков и ссадин и перелом левой ноги. И все это не открывая глаз!
Легкий ветерок коснулся кровоточащей царапины на щеке, и я поморщился. С сознанием ко мне вернулась и боль. Паршиво.
Тут я осознал, что вокруг меня неестественно тихо. Ни вам птичек щебетания, ни упрекающего голоса мадам Помфри, ничего. Разве что хруст веточек под чьими-то ногами.
- Я нашла его! Нашла! - вдруг услышал я знакомый голос близ меня.
Обрадовался. Но глаза открыть боялся.
- Он... Драко, он мертв!
Какого ж Мерлина?! Я абсолютно перестал понимать что-либо. Я жив, жив, только глаза боюсь открыть! И причем тут Малфой-младший? И чей этот голос? Явно не Гермиона или Джинни. Something is wrong here.
- Драко, Волдеморт мертв! - какой же странный голос. И стоп. Стоооп.
- Пэнс, где Поттер?
Все чудесатее и чудесатее. События прошлого дня постепенно выстраивались в логичную цепочку у меня в мозге.
Моргнул и приоткрыл веки.
И увидел карие глаза, смотрящие прямо в мои.
Вы знаете, какого цвета бывает очень крепкий кофе? Не черного, но очень близкого к черному. Такого холодного коричневого цвета я нигде, кроме кофе, не видел. Ну, до сегодняшнего дня и этих глаз.
- Жив, - шепнула Пэнси Паркинсон. Я попытался саркастично ухмыльнуться. Получилось жалко. Я видел отражение в ее глазах.
Отвести глаза от ее было трудно. Сложнее, чем превратить клубок шерсти в кошку. Сложнее, чем держать пламя в руке. Сложнее, чем выжить после укуса василиска. Сложнее, чем убить Волдеморта. Поверьте моему опыту, гораздо сложнее.
Но, черт возьми, я смог.
Справа надо мной склонился Малфой. Блондинистые волосы топорщатся сильно, но не как у меня. Правый висок разбит, из-за чего челка на этой стороне приобрела не самый приятный цвет.
- Как жизнь? - прохрипел я, поморщившись от того, насколько глупо прозвучал мой вопрос.
Драко смотрел на меня с абсолютно непроницаемым выражением лица.